заказал этот портрет пять лет назад и теперь завидовал своему ничуть не изменившемуся двойнику – его молодости и неуязвимости к возрасту.

Происхождение Сэмюэла Портеуса было куда скромнее, чем у тех, с кем ему приходилось иметь дело в профессиональной и повседневной жизни, и компенсировал он свою социальную неуверенность тем, что тратил в дорогих швейных ателье гораздо больше денег, чем требовали нормы Шотландской пресвитерианской церкви.

Зато интеллектуальные способности не давали ему ни единого повода для сомнений в себе. С первых лет обучения на врача в Эдинбургском университете Портеус прославился как восходящая звезда науки. Получить подобное признание в Эдинбурге, столице прогресса и всяческих инноваций в области медицины, означало, что любые, даже самые смелые амбиции того, кто его удостаивался, вполне оправданны, а доктор Сэмюэл Портеус был очень амбициозным человеком. За время своей научной карьеры он снискал репутацию пионера нейропсихиатрии и последние пару лет все больше внимания уделял новым дисциплинам – психофизике и психологии. Доктор Портеус был убежден, что именно в этом направлении нужно искать ответы на множество загадок современной психиатрии, которые пока казались неразрешимыми.

Основным местом работы Портеуса как практикующего врача было отделение для душевнобольных Крейглокартской водолечебницы; он также давал консультации в соседнем частном приюте для умалишенных «Крейг». Был у него и свой официальный кабинет в Новом городе. В дополнение к тому Портеус в частном порядке пользовал двух пациентов – только этих двоих, и никого более, – у себя дома во внерабочие часы. Оба казуса требовали строгой конфиденциальности, даже полной секретности, по особым и весьма веским причинам. Ни один из тайных пациентов не знал о существовании другого, соответственно, и не догадывался, что в глазах Портеуса, вопреки разительным отличиям между двумя личностями, они парадоксальным образом были, так сказать, двумя сторонами одной медали.

О лечении тайных пациентов Портеус никому не отчитывался. Наблюдения и собственные соображения по поводу каждого из них он поверял лишь персональному дневнику, который держал в сейфе у себя дома в рабочем кабинете. И у него были свои резоны тщательно оберегать чужие секреты: эти два казуса давали ему уникальную возможность провести революционное исследование. Он не сомневался, что его ждут величайшее научное открытие и еще более великая слава.

Помимо прочего, у доктора Сэмюэла Портеуса хватало и личных секретов. Два пакета с лекарством стояли у него в медицинском шкафу нераспечатанные и ждали своего часа – они пойдут в дело, если дремлющие в самом докторе симптомы недуга вдруг проснутся. Но это был, так сказать, отложенный страх, отдаленная угроза, которая даст о себе знать, как он надеялся, еще очень нескоро.

Одним из двух тайных пациентов Портеуса был его друг – Эдвард Хайд. Сегодня вечером как раз он и должен был прийти.

В Хайде было нечто, приводившее доктора Портеуса в замешательство. При каждой новой встрече психиатр тщился понять, почему этот человек одним своим присутствием всякий раз внушает ему смутную тревогу. Как он записал в дневнике наблюдений, Хайд производил внушительное впечатление при своем не слишком высоком росте, был крепкого телосложения, но не толст, и тем не менее с его появлением начинало казаться, что он довлеет над тобой гнетущей, давящей тенью. У Портеуса нередко возникало чувство, что есть некая несоразмерность, какой-то диссонанс в пропорциях Хайда – голова его будто бы на несколько унций тяжелее, руки на пару дюймов длиннее, плечи чуть шире, чем нужно. Что-то в Хайде напоминало о прошлом рода людского, наводило на мысли о не таком уж древнем, но забытом предке человека, об утраченном звене, которое могло бы вписаться в дарвиновскую теорию. Впрочем, в основе этих соображений лежали не наблюдения и взвешенные выводы, а скорее ощущения и догадки на уровне интуиции.

Уродом, однако, Хайда назвать было нельзя – напротив, он обладал некой мрачной красотой. Но сквозило в его наружности нечто дьявольское, отталкивающее, заставлявшее держаться подальше. Хайд вызывал отвращение, при том что отвратительным он вовсе не выглядел. Его манера держаться была до странности спокойной – скупая речь, такие же движения и мимика, – но это спокойствие само по себе смущало, вызывало подозрение, что оно является отвлекающим маневром, маской, под которой все кипит, бурлит и ходит ходуном, что в любой момент удивительная безмятежность Хайда может обратиться во вспышку столь же беспримерного буйства.

Однако все неприятные эмоции мгновенно исчезали у Портеуса без следа, стоило Хайду завести с ним разговор. Печальная правда заключалась в том, что врач на своем жизненном пути не встречал человека добрее, чем капитан Эдвард Генри Хайд. Все, что Портеус знал о своем друге, свидетельствовало об одном: в его груди бьется сердце, преисполненное сострадания к ближним, терпящим беды и несправедливость. Кроме того, Хайд обладал отнюдь не примитивным мышлением – этот джентльмен был наделен утонченным умом и прекрасно образован.

Портеус диагностировал у друга особый вид эпилепсии, и если бы об этом узнали начальники Хайда, он немедленно лишился бы своей должности суперинтендента сыскного отделения Эдинбургской полиции. Потому Портеус предложил Хайду сохранить все в тайне. Однако были и другие, менее благородные соображения, побуждавшие доктора молчать. Течение болезни друга – странные выпадения из реальности, провалы в памяти и еще более загадочные сны, которые на самом деле были не чем иным, как буйными галлюцинациями во время ночных эпилептических припадков, – сулило честолюбивому психиатру прорыв на новые, доселе не исследованные уровни человеческого сознания.

Портеус знал, что причудливый параллельный мир капитана Эдварда Генри Хайда являет собой необозримое пространство для изучения.

Ночь за окнами потихоньку сгущалась, и доктор Сэмюэл Портеус задернул тяжелые бархатные шторы в кабинете. Затем он поднес горящую спичку к щепам в камине и уселся смотреть, как ожившее пламя охватывает поленья. Заодно мысленно напомнил себе, что к нему сейчас направляется друг, а не темное нечто, страшнее и чернее ночи.

Глава 3

Тьма окончательно сгустилась, когда явился Хайд. И в очередной раз, как всегда в первые минуты их встречи, Портеусу почудилось, что друг принес частицу ночи с собой.

По негласному обычаю психиатр притушил фонарь у задней двери, которая вела из его кабинета в сад, чтобы приход Хайда не всполошил челядь. Разумеется, все слуги в доме знали капитана в лицо – он нередко присутствовал здесь на званых обедах и вечерах, приходил и уходил вместе с другими гостями через парадный вход с улицы, а внешность у него, понятное дело, была запоминающаяся. Однако тайные визиты Хайда как пациента зачастую случались в те моменты, когда он был еще не